«Что ж вы теперь из сумрака зовёте?» День национальной скорби российских немцев

Горе часто объединяет людей. Сближает вне зависимости от национальности, возраста, религиозных убеждений, уровня культурного развития. Так должно было произойти с советским народом при вероломном нападении нацистской Германии на СССР. Однако правящая власть решила иначе — поделила граждан одного государства на своих и чужих. «Чужими», в частности, оказались поволжские немцы.

Прошло 70 лет со времени одной из страшных трагедий в истории России — массовой депортации поволжских немцев в Сибирь и Казахстан. Большинства жертв этой государственной акции уже нет в живых: многие из них погибли еще в процессе депортации, в «трудармейских» концлагерях, «спецпоселениях». Они ушли из жизни зачастую обесчещенными, с позорным клеймом «фашистских диверсантов и шпионов». И в этой статье мне бы хотелось с помощью воспоминаний о случившемся, прежде всего, почтить светлую память этих невинных людей.

О депортации поволжских немцев долгое время замалчивалось, и мы знали о ней только благодаря рассказам очевидцев событий. Сегодня опубликованы законодательные акты, документы о депортации, свидетельства, воспоминания пострадавших, написано немало исторических трудов и литературных произведений. Но до сих пор в большинстве российских учебников по отечественной истории депортацию называют необходимым и вполне закономерным решением государственной власти, оставляя за кадром пережитые страдания и лишения немецкого народа.

На мой взгляд наиболее полно, ярко и достоверно описывает депортацию советских немцев политолог, общественный деятель Герхард Вольтер, умерший в 1998 г. Он в своей книге «Зона полного покоя» тщательно обобщает увиденное воочию во время переселения его семьи из Донбасса в Акмолинскую область в сентябре 1941 г., и услышанное о депортации от десятка своих соплеменников, а также дотошно излагает содержание депортационных актов. В итоге Вольтеру удается воссоздать целостную картину произошедшего. Геноцид или нет?

Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» от 28 августа 1941 года не только ликвидировал Автономную Республику немцев Поволжья и положил начало всеобщей депортации немцев из АССР, но и, по мнению некоторых современных историков, привел к геноциду по национальному признаку. По крайней мере, согласно признакам, сформулированным в статье II «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него», принятой ООН 9. 12. 1948 г. и ратифицированной СССР 18. 03. 1954 г. — геноцид немецкого населения не вызывает сомнений.

Однако оппоненты проводят в качестве аргумента аналогию с депортацией японских граждан в 1941—1942 гг. в США из западных штатов вглубь страны, и тем самым подводят к мысли, что ничего экстраординарного с российскими немцами, собственно говоря, не произошло. При этом, правда, обычно забывают отметить, что без вины виноватых американских японцев никто не лишал возможности вернуться в места прежнего проживания многие десятилетия после завершения Второй мировой войны и что, не в пример российским немцам, им давно и сполна возместили принесенные тогда тяготы.

Говорят много о пользе превентивных мер, и можно было бы с этим согласиться: во время войны не до сантиментов. Государственная безопасность требовала «перестраховки», и даже иллюзорная возможность того, что поволжские немцы окажут поддержку фашистским войскам вынудила власть применить столь суровые меры. Депортация не удивила ее современников — все помнили о репрессиях советской власти и регулярных «зачистках» врагов народа. Весь советский народ тяжело работал в тылу, перенес тяготы и лишения. Человеческая смерть стала нормой. Однако несправедливо до сих пор не говорить о фактах подъема патриотических сил среди немцев, пополнивших добровольно ряды народных ополченцев, отправляющихся на фронт. Более двух тысяч заявлений поступило от населения республики Поволжья в военкомат с просьбами о включении их в ряды красноармейцев.

Высказанное в литературе мнение, что депортация немцев Поволжья была актом слепой ярости и мести за поражения на фронте в первые месяцы войны, вряд ли имеет под собой основание, так как и после завершения войны депортация не была ни отменена, ни закончена. Не успели поволжские немцы прийти в себя на первоначальных местах выселения, как их принялись перебрасывать в другие районы, где условия жизни и труда были зачастую еще хуже. Так, в Казахстане депортированных немцев переселяли вглубь безжизненных степей, а из южных районов Сибири повторно выселяли на Крайний Север для использования на рыбных промыслах, где люди массово гибли, причем в основном это были немецкие старики, женщины, подростки, которые не попали в трудармию.

Скорее всего, после катастрофических поражений первых месяцев войны сталинский режим остро нуждался в образе мощного «внутреннего врага», на которого советские вожди могли взваливать вину за что угодно. Кроме этого, депортированные трудолюбивые немцы стали дармовой «рабсилой» для каторжных работ в азиатской части СССР. С начала 1942 г. в трудармию (по официальной терминологии — «рабочие колонны»), на тяжелый труд на стройках, лесоповале, промышленных предприятиях и шахтах, часто за колючей проволокой, была направлена основная часть российских немцев трудоспособного возраста. Вначале забирали депортированных немцев-мужчин, затем и немецких женщин. Число жертв трудармии точно неизвестно.

После завершения «трудармейской» эпопеи поволжские немцы еще 10 лет должны были жить в «зонах» спецпоселений, как правило, влача бедное существование под властью самодурства начальников спецкомендатур.

Поэтому, когда сегодня некоторые называют потомков поволжских немцев «крысами с тонущего корабля», которые сбежали во время перестройки в Германию, нужно поискать причины в истории нашей страны, прежде чем огульно делать выводы и оскорблять людей.

Депортация немцев самым губительным образом сказалась на всем народе и конкретно на каждом депортированном человеке, потому что всех советских немцев обвинили в «гражданской неблагонадежности», многие без вины виноватые погибли при транспортировке, проживании в новых условиях, на каторжных работах в трудармии, немецкие семьи лишились всего имущества, большинство потеряло родственные связи и не имело возможности даже говорить на родном языке.

Клеймо «фашист» преследовало депортированных немцев вплоть до 1960-х годов, до тех пор, пока с оскорбителей не начали брать штраф.

Официально российские власти признали депортацию одной из печальных страниц нашей истории только в лице Президента Р Ф Б. Ельцина, который, выступая в Федеральном Собрании 24 февраля 1994 г., принес извинения от имени Российской Федерации всем гражданам России и их семьям, пострадавшим от высылки. И на этом все. Хотя нет, были еще мизерные выплаты за утерянное имущество, скорее похожие на продолжение издевательства над немецким народом, нежели на реальную компенсацию осознавшего свою вину государства.

Руку поддержки бывшим гражданам протянула Германия — выделила деньги депортированным немцам и их детям, пригласила вернуться на историческую родину. И после открытия железного занавеса российские немцы приняли приглашение. Они испугались не перестройки, хотя всем известно, что хуже всего жить в эпоху перемен, а зачастую просто вспомнили все, что передавалось им тайком родителями.

Историческая память народа сохранила отрывочные, но яркие и эмоциональные воспоминания о глубокой трагедии российских немцев. Поэтому хочется известные всем слова преамбулы Конституции России немного переделать: «Мы, многострадальный народ Российской Федерации».

И просто в День национальной скорби — 28 августа, вспомнить о жертвах депортации: как о тех, кого уже нет, так и о тех, которые тоже будут отмечать эту дату. Вспомнить о российских немцах, которые пережили депортацию и нашли в себе силы поведать нам о том, как это было. Например, об известном писателе Викторе Клейне, умершем в 1975 г., который одним из первых осмелился написать о депортации немцев Поволжья в рассказе «Последний могильный холм»; о Вольдемаре Гердте, описавшем депортацию из Поволжья в поэме «Волга, колыбель наших надежд».

И закончить статью хочется стихотворением другого немецкого поэта, которому было всего четыре года во время депортации, Виктора Шнитке (из архива Кати Шнитке), сумевшего передать всю боль в рифме:

Мне дерево знакомо это с детства без имени. Нет множества имен, исчезнувших по прихоти времен среди скитаний жизненных и бегства.

А многих я не знал. Что ж вы теперь из сумрака зовете? Слишком поздно. Я остаюсь. Мой путь — лишь мрак беззвездный и поле мертвое, где сеет только смерть.